Молча миновали они дом-иглу, который вонзился в небо, словно рыбья кость.

— Если у меня спросят, где ты? — нарушила Шелла тягостную паузу.

— Ты не знаешь.

— Но как же?.. — растерялась девушка. — Все знают, что мы с тобой…

— Уехал, утонул, пропал без вести, — раздраженно перебил ее Альвар. Выбери, что тебе больше по вкусу.

— Ты сумеешь все необходимое захватить одним рейсом? — перевела Шелла разговор.

— Багажа у меня немного. Главное, что мне понадобится в Скалистых горах, — это идеи. Новые идеи. Фонтан идей. Надеюсь, там они появятся, он потер ладонью лоб. — Там, в горах, мне никто не помешает размышлять.

Они долго стояли перед бегущей лентой тротуара. Серый поток нес людей вдоль улицы. «Словно щепки», — подумала Шелла.

— Давай прощаться, — сказал Альвар.

— Ты спешишь?

— Нужно багаж еще раз просмотреть. Исав волнуется, почему меня так долго нет.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе ведь известно, что мы с ним умеем читать мысли друг друга, усмехнулся Альвар.

— Что ж, пожелаю тебе удачи.

— Спасибо. Шелла…

— Да?

— Будешь ждать меня?

— Я всю жизнь жду. Только вот не знаю — чего, — произнесла; задумчиво Шелла.

Они обнялись.

— Я вернусь, я найду тебя, Шелла, — успел крикнуть Альвар перед тем как скрыться за поворотом.

Поток прохожих, а точнее — проезжих, на тротуаре постепенно редел.

Шелла выбрала свободный участок и, поколебавшись, ступила на ленту. 

Глава вторая

ВОРОНЬЕ ГНЕЗДО

Рассвет в горах наступает рано. «Горы ближе к солнцу», — наивно говорили древние.

Солнце еще не вынырнуло полностью из-за зубчатой кромки, а неистовые потоки света уже пролились на розовеющие грани первозданных возвышенностей.

Однако из ущелья, расположенного между тремя мрачными скалами, ночь не торопилась уходить. Здесь гнездился сырой полумрак, а со дна его, неровного и каменистого, еще отчетливо видны были звезды.

Ущелье так естественно замаскировано складками местности, что заметить его со стороны почти невозможно. Увидеть ущелье можно, разве что пролетая непосредственно над ним. Но все пассажирские линии пролегают в стороне от этого участка Скалистых гор, — это тоже учел Альвар Жильцони.

Лишь кондоры-стервятники бороздят здесь небесную голубизну, выискивая сверху добычу.

У подножия одной из скал примостилось странное для этого места приземистое куполообразное сооружение.

Отворился люк, и из купола, пригнув голову, вышел Альвар. Поеживаясь от утреннего холодка, он подошел к дереву, сделал на нем очередную отметку ножом, затем медленно побрел по тропинке, скорее пока угадываемой, чем видимой. Впрочем, за десять лет он так ее изучил, что смог бы найти даже в полной темноте. По обе стороны тропинки возвышались темные кусты вереска, покрытые ледяной росой. Альвар старался не касаться их руками.

Добровольный затворник осторожно спустился в расселину, к роднику. Сюда из узкого ущелья пробивался рассеянный свет. Альвар склонился над водой. Из темной глубины на него глянуло худое заросшее лицо.

Он отогнул в сторону рыжеватую кольцами бороду и припал к источнику.

Налившись, Альвар выпрямился во весь рост. Небо светлело, гася звезды.

Сегодня он засиделся за выкладками. Последнее уравнение ускользало от него. То оно казалось совсем близким, то вдруг скрывалось в недоступной выси. Словно эти вершины гор, уже обрызганные солнцем. Чудится, до них рукой подать. Но орник все машет и машет крыльями, а вершины все так же далеки от тебя…

Несколько раз Альвару казалось, что задача, которую он поставил перед собой, решена, уравнение мира получено. Но каждый раз он обнаруживал ошибку в выкладках.

Свое обиталище Альвар привык называть Вороньим гнездом. Жилье ему соорудили манипуляторы, незаконно добытые у компании «Лунная рапсодия». Манипуляторы предназначались для горных работ на суровом Марсе, куда готовилась геологическая экспедиция.

Исав доставил в Воронье гнездо все, что требовалось хозяину для работы: электронный расчетчик, магнитную память, информатор… Немалого труда стоило добывать технические новинки, но для Абора приказы Жильцони были законом — даже если приходилось рисковать жизнью. Был у Альвара и небольшой реактор, и камера Вильсона, с помощью которой он наблюдал и сравнивал с расчетными диковинные траектории элементарных частиц кирпичиков Вселенной, слагаемых того мира, уравнение которого ему предстояло открыть…

Устроившись, Альвар приступил к работе, а Исава отослал в город.

Обстановка в одноместном жилом куполе с герметичной прослойкой была спартанская. Киберы смонтировали его так, как были обучены, ни на йоту не отступая от программы.

Пока Альвар устраивался на новом месте, скучать было некогда. Не оставалось времени на тоску и в первые месяцы работы, когда он трудился как одержимый.

Изредка появлялся Исав. Он привозил свежие физические журналы, кое-что из продуктов, новые приборы — и исчезал. Альвар разговаривал с помощником крайне редко и скупо.

К концу первого года настроение Жильцони изменилось. Подспудно им начала овладевать тоска. Она просачивалась, как проникает вода в трюм плохо проконопаченного судна, — тихо и до поры до времени незаметно. Работа не ладилась, и Альвар решил совсем отказаться от услуг Исава, боясь, что общение с полуроботом нарушает условия Мензи.

Вдруг во время работы с уравнением Альвару показалось, что он разучился говорить. Тогда он начал разговаривать сам с собой.

Целые дни, исписывая горы голубоватых листов, рассматривая снимки, полученные в камере Вильсона, или возясь с калькулятором, Альвар бубнил себе под нос, произносил бесконечные тирады, напевал любимые песенки Шеллы. Перебирал в памяти прошлое, — так скупец, открыв сундук, ворошит свое добро.

Когда мысль об уравнении мира вошла в его плоть и кровь? Еще на первом курсе университета Альвар познакомился с незавершенной работой Альберта Эйнштейна, посвященной единой теории поля. Юный студент был покорен. Неужели человеческий ум в состоянии возводить такие совершенные сооружения, покоящиеся на призрачном фундаменте, который называется постулатами?

Впрочем, почему сооружения?

Это было одно сооружение. Одно-единственное. И других быть не могло. Эйнштейн сделал дерзкую попытку заковать в единую цепь уравнений всю Вселенную.

Тогда же, на первом курсе, Альвар решил в душе, что завершит дело, начатое Эйнштейном. О замысле своем Альвар никому не сказал: его засмеяли бы.

Единой теорией поля в течение многих лет занимались многие выдающиеся физики. Но ни одна попытка не привела к успеху.

Университетское начальство стало косо поглядывать на Альвара Жильцони после происшествия, случившегося с ним на третьем курсе. Жильцони имел неосторожность испортить отношения с попечителем университета, пойдя в этом смысле по стопам Марка Нуша. Но только в отличие от своего научного руководителя сделал это публично.

Это произошло во время торжественного события. На празднество по случаю столетия университета прибыл сам президент. И когда попечитель расслабленным старческим дискантом провозгласил благодарность почтенным мужам науки, которые отказались, наконец, от бесплодных попыток познать непостигаемое и сосредоточили свои усилия на нуждах нации, — попечитель нудно и скрипуче перечислил эти нужды, — в среднем ряду битком набитого зала поднялся смуглый юноша и громко срывающимся голосом произнес:

— Богословие нужно оставить священникам. Непостигаемого нет — есть только непостигнутое… Физика обязана, наконец, создать единую картину мира.

— Вы знаете, кто пытался решить эту задачу? — перебил его ректор.

— Знаю. Но тогда общий уровень науки был недостаточно высок. Наука накопила слишком мало сведений об элементарных, частицах, — ответил Жильцони.

— Уж не вы ли собираетесь решить эту задачу, молодой человек? возвысил голос попечитель.

Жильцони пожал плечами и сел на место под общий гул взбудораженного зала.